It Cannot Be Said that They Don't Love Us

<--

“Российская газета” – Центральный выпуск №4894 от 22 апреля 2009 г.

Версия для печати

С гаданием на ромашке – “любит- не любит” – сравнил колебания общественного мнения в США по отношению к России американский исследователь и консультант Уильям Данкерли.

Он проанализировал итоги социологических опросов службы Гэллапа на эту тему за последние 20 лет и свел их в единую графическую таблицу с собственными пояснениями по поводу возможных причин резких перепадов в цифрах.

Получилось действительно наглядно. Благожелательное отношение к России дважды охватывало две трети населения США – 8-11 августа 1991 г., когда, как напоминает Данкерли, происходил “распад советского блока”, и в феврале 2002 г., вскоре после того, как Москва протянула Вашингтону руку помощи после трагических терактов 2001 г. в США.

Показательно, что в дни путча – 19 августа 1991 г. – доля американцев, выражавших позитивное мнение о России, сократилась сразу на 30 процентов – примерно до 36 процентов. Судя по таблице, другого такого перелома в настроениях за последние два десятилетия не случалось. Причина отражена в примечании: “Путч против Горбачева”. Неделю спустя уровень благожелательности по отношению к России вернулся к отметке 60 процентов.

Другие периоды падения “позитивного рейтинга” России в США до 40 процентов и ниже совпадали, по напоминанию Данкерли, с началом войны в Косово в 1999 г. (тогда российское руководство предупреждало о возможности “мировой войны”), со “второй чеченской войной и пиар-кампанией Гусинского” год спустя, с началом вторжения в Ирак в 2003 г. (Россия, как известно, выступала против этой авантюры), наконец – с “грузинской войной” 2009 г.

Вряд ли эти выкладки требуют дополнительных пояснений. Разве что стоит указать, что, по убеждению американского специалиста, “негативное отношение” к России в США в ряде случаев усиливалось в результате “организованных пиар-кампаний”. Помимо ситуации с Владимиром Гусинским, небезуспешно выдававшим себя за жертву “нападок на свободу прессы”, Данкерли упоминает эпизоды с “гибелью журналистки Анны Политковской и предполагаемого шпиона Александра Литвиненко”, а также со спорами вокруг энергопоставок и с той же грузинской войной.

Главный вывод, который автор исследования делает из проделанной работы, довольно оптимистичен. “Американское общественное мнение о России не зациклено на негативе, – пишет он. – Оно пластично”. “Конструктивное взаимодействие в духе сотрудничества” может, по убеждению Данкерли, сдвигать ситуацию в позитивном направлении – точно так же, как “угрожающий политический тон или намеренно очернительские и вводящие в заблуждение пиар-кампании” влияют на нее негативно.

Определенные основания для оптимизма дает, видимо, и демографический штрих в общей картине. Данкерли пытался найти разбивку общей цифры благожелательного отношения к России по возрастам. У службы Гэллапа таких данных не оказалось, но зато он обнаружил разовое исследование другой авторитетной социологической фирмы – центра имени Пью – за 2007 г. Тогда негативного мнения о России придерживалось вдвое больше американцев старше 50 лет, чем их соотечественников в возрасте 30 лет и моложе. “Существенная разница!” – подчеркивает исследователь, напоминающий, между прочим, и о том, что в далеком 1954 г. лишь 5 проц. жителей США позитивно относились к Советскому Союзу.