Blame Everything on Kissinger

<--

Во всем виноват Киссинджер

Политолог Борис Межуев — об истоках российско-американских разногласий

Российский и американский президенты снова попытались наладить канал взаимодействия: с ответным письмом Бараку Обаме в Вашингтон отправился секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев. Он встретился с министром обороны США Чаком Хейгелом и обсудил вопросы о ПРО и Сирии. Хейгел выразил надежду на встречу с российским коллегой Сергеем Шойгу.

Хотя американская сторона сегодня явно стремится продолжать диалог с Россией и, кажется, старается сгладить все неизбежные острые углы, «перезагрузка» пока буксует. Процесс нормализации отношений оказался жертвой внутриполитических баталий в Москве и Вашингтоне — и не похоже, что ситуация может найти благополучное разрешение в ближайшее время.

Стороны постоянно ищут виноватых в этом продолжающемся осложнении отношений. В Америке чаще всего обвиняют российского президента, в России ответственность возлагают чаще всего на Клинтона, Буша-младшего, иногда на Мадлен Олбрайт и Збигнева Бжезинского. Отдельные знатоки поминают недобрым словом злосчастных неоконов, ввергших США в иракскую войну. Почти никто, однако, не говорит ничего плохого еще про одного выдающегося и ныне здравствующего политика, который стоит в стороне от всей этой перепалки и как будто не желает принимать в ней участия. Речь идет о бывшем государственном секретаре и помощнике по национальной безопасности Генри Киссинджере. На следующей неделе этому самому авторитетному из ныне живущих государственных мужей исполняется 90 лет, и у нас поэтому есть повод взглянуть на него и его достижения более внимательно.

Нужно сказать, что с некоторых пор отношение россиян к Киссинджеру стало очень благожелательным. Я могу даже точно сказать, когда это произошло. Это произошло в 2003 году, когда бывший госсекретарь стал восприниматься в нашей стране голосом разума на фоне крикливых неоконов, требовавших тогда наказать Россию за уклонение от объятий США в вопросе об Ираке и особенно за «дело ЮКОСа». Киссинджер тогда часто посещал Россию, встречался здесь с государственными и общественными деятелями, убеждая, что бушевская администрация во вменяемой ее части не испытывает совсем уж злобных чувств по отношению к нашей стране и ее властям. Потом вслед за ним как правило приезжала Кондолиза Райс, делала воинственные заявления о борьбе за демократию, но все уже были предупреждены о том, что ее слова не следует воспринимать со всей серьезностью.

Тогда многие стали вспоминать, что Киссинджер — архитектор «разрядки» 1970-х, что он, хотя и очень робко и осторожно, но все-таки возражал против вмешательства США в косовский конфликт, что правозащитники всех мастей именно после этого стали преследовать его, как Пиночета или Милошевича. В общем, Киссинджер воспринимался здесь как голос той «реалистической» Америки, с которой Россия может иметь дело.

Откровенно говоря, так думал и я, пока не взял в руки последнюю книгу Киссинджера под коротким названием «О Китае» и не прочитал ее от корки до корки. Особенно меня потряс момент, где Киссинджер рассказывает о том, как к нему в 1969 году во время советско-китайского конфликта на о. Даманском «постоянно наведывался в кабинет» советский посол Анатолий Добрынин, «чтобы проинформировать о советской версии произошедших там событий». Добрынин, о котором Киссинджер пишет с плохо скрываемым пренебрежением, говорил ему сущую правду, надеясь на понимание американцев: он сообщал, что конфликт начали китайцы, заманив в ловушку советский пограничный отряд. Но Киссинджеру было нужно представить дело иначе: агрессор — это СССР. И пускай, пишет экс-госсекретарь, наш «анализ причин столкновения» был неправильным, то есть пускай мы врали себе и своему народу, но, по сути, мы сделали верный шаг для сближения с Мао Цзэдуном.

Ну а если посмотреть на этот мелкую ложь с позиции большой истории? СССР в 1969 году рассчитывает на понимание американцев. СССР в этот момент, конечно, далек от демократии, но это уже и не тоталитарный монстр: здесь начата хозяйственная реформа, здесь состоялся отказ от сталинизма и как раз незадолго до 1969 года окончательно потерпели поражение те, кто настаивал на его реабилитации. Конечно, СССР с американской точки зрения — не идеал, но это готовый к сотрудничеству и сближению потенциальный партнер. Однако США в этот исторический момент отворачиваются от нашей страны и выбирают в качестве союзника тоталитарнейший режим Мао, только что произведший кровавую «культурную революцию», то есть откровенный погром экономики, культуры и образования. И главный идеолог этого разворота — не кто иной, как упомянутый будущий юбиляр, который в своей книге и не скрывает, что за счет сделки с монстром круто обставил наивное простодушное брежневское руководство.

А ведь всё могло бы быть совсем не так. Ведь если бы Киссинджер поверил Добрынину и Никсон поддержал советскую версию событий на Даманском, если бы никакого союза с Мао американских консерваторов не было, это наверняка,усилило в Союзе позиции тех либералов, кто хотел движения СССР в сторону умеренного еврокоммунизма и добивался окончательного демонтажа сталинизма. Общий климат взаимоотношений двух держав определяли бы такие люди, как академик А.Д. Сахаров, с одной стороны, и экономист Джон Кеннет Гэлбрейт, с другой, то есть люди, мечтавшие о постепенной конвергенции двух систем на основе прогрессивного научно-индустриального развития. Это был бы подлинным союзом двух развитых миров.

Но Киссинджер сделал другой выбор — он предпочел объединение капиталистической Америки с огромным резервуаром дешевой рабочей силы. Как мы понимаем сегодня, этот исторический выбор способствовал геополитическому краху СССР, надорвавшемуся в Афганистане, и утверждению глобального капитализма. Но тот же самый шаг остановил движение научно-индустриального прогресса не только в СССР, но и в западном мире и в концов концов стал причиной нынешнего глобального тупика, в котором оказались не только отношения двух стран, но и, похоже, человеческая история как таковая.

Увы, сегодня почти никто в России и в США не готов взглянуть на наши общие проблемы с этой высоты. Но что если преодоление киссинджеровского наследия и может стать единственной подлинной основой нормализации в отношениях наших стран? И если бы тот самый роковой выбор марта 1969 года был иным, нам сегодня не пришлось бы гадать, как найти общий язык в вопросах ядерной безопасности и ближневосточного урегулирования.

90-летие Киссинджера — разве не хороший повод исправить тот самый исторический вывих, который не дает теперь нашим странам обменяться дружеским рукопожатием?