The Glory of Rome's Name

<--

Ставшая достоянием публики деятельность американских спецслужб по прослушиванию союзных державцев (президента Франции, канцлера Германии, что уж там говорить о лидерах менее важных стран, а равно об их подданных) породила довольно долгоиграющий скандал, тянущийся еще с лета — а нынче уже и зима на пороге — и пока отнюдь не проявляющий тенденции к затуханию.

Скорее наоборот. Благодаря грамотной дозировке разоблачений, вываливаемых не скопом, а постепенно, — так грамотно топят печь, поддерживая горение, — союзники США устойчиво поддерживаются в состоянии обиды и даже оскорбленности. Давно и даже очень давно не было, чтобы американских послов в Берлине и Париже вызывали в МИД, чтобы официально заявить о неприемлемости действий их правительства. Инициатива Бразилии и Германии вынести на рассмотрение ООН резолюцию, осуждающую слежку в интернете, тоже имеет явного адресата с местопребыванием в Вашингтоне.

Беспрецедентность реакции не означает, конечно, немедленного разрыва с США и в краткосрочном плане вообще вряд ли что-нибудь серьезное означает. Поговорят, да и успокоятся, потому что изменение всей политической ориентации — дело долгое, дорогое, и от одного, пусть крайне неприятного инцидента всю политику еще не разворачивают. Другое дело, что по анекдоту «Но осадочек-то остался» и в долгосрочной перспективе неумеренная любознательность АНБ может обойтись довольно дорого.

Со времен Ромула и Рема господствующие позиции державы-гегемона обеспечивались не только прямой силой, заставляющей склоняться всех ближних и дальних соседей, но и не в меньшей степени тем, что теперь называют американской калькой «мягкая сила», прежде же говорили «слава римского имени». Гражданская доблесть империи привлекала и покоряла не менее, чем неумолимая поступь легионов.

Великое значение этой доблести, покоряющей народы, мы видим и в последующем на примере французской, британской, советской империй. В определенные моменты истории слава этих государств — в тот момент казавшаяся современникам неоспоримой — шла впереди пушек. Хотя и пушками, конечно, все эти империи не пренебрегали.

«Либерте, эгалите, фратерните», «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом», слава народа-победителя, сокрушившего фашизм, — всё это было великим достоянием великих империй. Точно так же, как американская империя немыслима без завета, высеченного на Статуе Свободы: «Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде, // Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот. // Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне, // Я поднимаю факел мой у золотых ворот». Сияющий Город на Холме — как когда-то не менее сияющий город на семи холмах.

Но всё не вечно, и доблесть постепенно тускнеет и теряет в привлекательности, уступая место более прагматическому мотиву, объединяющему народы вокруг гегемона, — «плетью обуха не перешибешь». Пусть слава и доблесть Сияющего Города уже не та, но сила-то неодолима, а потому смирися, гордый галл (тевтон etc.). О славе вспоминают только по торжественным случаям, а то и вовсе не вспоминают, но какие-то выгоды есть, они несомненны, и опять же «а куда вы денетесь».

Какое-то время — порой довольно долгое — империи держатся и на рассуждении насчет плети и обуха, но по мере державного старения позорные инциденты вроде нынешнего оказываются всё более губительными. О том, что практика Big Brother watches you everywhere никак не вяжется с идеальными доблестями империи, говорить излишне, она окончательно сдирает позолоту с идеологических конструкций, оставляя их в довольно неприглядном виде. Но остается еще инстинкт покорности, ибо модель Big Brother watches you everywhere изначально предполагает леденящий страх перед неодолимой и всепроникающей силой, при наличии этого страха Большой Брат может даже бравировать своим презрением к законам и обычаям. Но приходит момент, когда Большой Брат, которого застали за прослушкой, ведет себя, как нашкодивший школьник, и это уже близость конца. Становится очевидным, что обух, который по предположению плетью не перешибешь, в действительности сделан не из прочнейшей стали, а Бог знает из чего.

После этого горделивый гегемон, превосходство которого неоспоримо, начинает довольно быструю эволюцию к статусу всё менее и менее удобного партнера, амбиции которого явно не соответствуют его нынешней амуниции.

Дальше начинается семейная жизнь короля Лира, когда выясняется, что и 50 рыцарей в свите — это недопустимо много, довольно и 25, потом и пять рыцарей оказываются чрезмерной роскошью. Ничего тут особенно красивого нет, освободившиеся от опеки Большого Брата союзники обыкновенно ведут себя не лучше старших дочерей Лира — но что делать, старческая дряхлость империй не менее горька и постыдна, чем человеческая дряхлость. А скандал с АНБ сильно поспособствовал одряхлению США.