How American Children Are Taught ‘Two Moms Are Better than One’

<--

Дети любят своих родителей. Это данность. Об этом проект «The kids» американского фотографа Габриэла Хэрман. Но детей она фотографировала исключительно выросших в ЛГБТ-сообществе, как и она сама. Она честно признается, что не знает своих биологических родителей, а воспитали ее двое отцов: «Иногда задумываюсь, откуда я у них появилась, но этот вопрос быстро рассеивается за ненадобностью». Долго пыталась осознать эту глубокую мысль.

В общем, в этом и есть весь основной посыл: ребята, все ок, продолжаем – не останавливаемся, три мамы – это лучше, чем одна! Там много честных признаний, которые заставляют вздрогнуть. «Меня вырастила мать и ее партнерши… Можно сказать, что меня воспитывало много разных женщин». Или вот сын двух матерей: «В моей жизни было больше проблем с самоопределением, чем с тем, что у меня оба родителя женского пола». Исповедь мужчины, у которого две матери и отец: «меня всегда окружали лесбиянки, слушая романтическую балладу по радио, я всегда считал, что певец имеет в виду возлюбленную своего же пола» и прочее.

Проект построен на вот таких мини-историях и сопровождается очень красивыми фотографиями. Знаете, я отлично знаю эту хитрость: если использовать различные фильтры, хороший мейкап, приличный фотоаппарат и все это снимать на фоне деревьев или красивого урбанистического пейзажа – то даже сам Чикатило-Басаев посмотрит на вас с фотографии с лаской и нежностью. Так что я уже много лет не ведусь на эти штуки. Я научилась рассматривать за множеством этих ухищрений суть и смысл.

Когда я была подростком, многие родители моих друзей не разводились по самым разным причинам. Кто-то из-за детей, чтобы сохранить видимость семьи; у кого-то мама несла послушно крест жены алкоголика и не бросала отца; кто-то банально из-за денег – в конце-80- начале 90-х снимать квартиру считалось роскошетсвом. Нам было по 10-11 лет, мы ходили друг к другу в гости, а многие из моих друзей жили еще в коммуналках на Васильевском острове. Мы видели разные семьи. У моей подруги на кухне было два холодильника: один мамин, а другой – папин. Да. И никто из родителей не лазил в чужой. А вот девочка могла брать продукты и там и там. У другой подруги родители не спали вместе; поэтому мама спала в одной постели с девочкой несколько лет. Кажется, лет до 16. С мужем мама спать не хотела, а в двухкомнатной квартире (где был еще брат) мест для кроватей-диванов просто не хватало. Ну а истории про пьяные разборки в коммуналках – это уж что фантазия подскажет, то и думайте. Некоторые были вынуждены спать на полу в прихожей. И мы – будучи подростками – считали все это нормальным. Никто не удивлялся.

Американские подростки признаются, что не падали в обморок, узнавая, что папа – гей, а мама спит с тетенькой из соседнего дома. Так собственно и мои подружки, узнавая, что мама с папой наконец-то разведутся, не валялись по полу в неизбывном горе. Подростки догадываются, что происходит во взрослой жизни. Они следят за нами не глазами – душой. Дети тонко настроены на мир взрослых. Как кошки улавливают землетрясение и уходят, так дети по нашему тону, улыбкам, рассеянности улавливают изменения, которые грядут. Особенно, если они грядут на их детские головы. Так вот – подростка очень сложно удивить какими-либо коленцами, которые выкидывают его родители. Но зато потом – спустя много лет – все эти мальчики-девочки оказываются у психолога с одной большой проблемой. Став взрослыми, они не знают, как жить в семье в любви. И я вижу, как уже у моих друзей распадаются их семьи, не смотря на все модные тренинги. В подсознании, куда и дедушка Фрейд не всегда может докопаться, лежат вот все эти детские истории, диковатые семейные сценарии. “Моя мама делала так”.

Вот это самое страшное. И вот это самое опасное в таком милом материале американки про ЛГБТ сообщество. Все это есть в нашей жизни. Надо ли делать вид, что мы об этом не знаем – нет не надо. Но просто не надо это популяризовать.

У меня есть близкая – самая лучшая подружка – которая в середине 90-х уехала в США и очень ругала меня за то, что я не толерантна к чеченским террористам. Называла их «сепаратистами», присылала мне огромное количество ссылок из газет про всякие зверства нашего спецназа. Все это было ровно до того момента, пока она не подошла к окну в офисе и не увидела, как самолет зашел на круг, а потом врезался в соседнюю башню; как потом оттуда начали прыгать люди, как все загорелось и начался конец света. Второй самолет она уже не видела, потому что он все-таки русская и быстро поняла, что надо свалить. Остальные американцы в ее финансовой корпорации продолжали пить чай и работать какое-то время. Они тоже не верили, что все это коснется их.

About this publication