On the Dirty Rags of the Cold War

<--

«На грязных тряпках холодной войны»

Дмитрий Рогозин, постоянный представитель РФ при НАТО

Нас пытаются убедить в том, что размещение базы стратегических ракет-перехватчиков противоракетной обороны США в Польше не угрожает российскому ядерному потенциалу, поскольку в силу технических причин, эти ракеты не смогут догнать российские тяжелые межконтинентальные  баллистические ракеты. Нам показывают разные картинки, математические модели, объясняют языком технократов эти сложные вещи. Но я все же не могу сам себе ответить на простой вопрос: если ракетные угрозы для европейского континента теоретически могут исходить только лишь с южного направления, то почему военная инфраструктура противоракетной обороны США размещается на европейской земле, прежде всего, на северных территориях, то есть, на территориях рядом с северо-западными границами РФ, рядом с Калининградом, рядом практически с российскими стратегическими ядерными базами? Это вопрос, на который нам никто не может дать ответ. А когда мы говорим: «Дайте хотя бы какие-то юридические гарантии того, что эта система не будет направлена против нас», нам объясняют, что существует большой конфликт между демократами и республиканцами; начинают объяснять внутреннюю кухню США – нам это совершенно не интересно. Для нас важно одно: США являются инициаторами данного проекта, и они должны обеспечить для всех партнеров большую безопасность при реализации данного проекта, а никак не меньшую безопасность, поскольку сами США согласились с тем, что существует взаимозависимость между оборонительными и наступательными стратегическими вооружениями.

Ненаправленность – это не просто похлопывание по плечу, обещание «не бойся, мы тебя не обидим». Ненаправленность – это вполне конкретная юридическая категория, которая разбивается на массу технических критериев. Сюда входит и скорость ракет-перехватчиков, дальность их действия, их количество и места базирования. В этом и есть суть ненаправленности, а не то, что кто-то кому-то что-то пообещал. Поэтому мы хотим, чтобы был подписан договор, где будут прописаны именно эти критерии ненаправленности, технические критерии создаваемой противоракетной обороны, с тем, чтобы у России были возможности  верификации, то есть, перепроверки этой информации. И все это надо скрепить юридическим договором. Вот чего мы хотим, не более того.

Мы предложили следующий вариант: поскольку географически Россия расположена на пути всевозможных траекторий полета ракет с южного направления в сторону Европы, а во-вторых, поскольку Россия обладает уникальным технологическим заделом в рамках собственной противоракетной обороны, то есть, способна сама поражать баллистические цели, то мы сказали: «Давайте договоримся о глубокой схеме интеграции наших информационных средств противоракетной обороны». Если эта схема не принимается по каким-то надуманным, я считаю, политическим причинам, то тогда есть другая схема, когда идет сотрудничество двух независимых систем, российской и натовской, но, при этом, четкое требование с нашей стороны к натовской системе – чтобы она не заползала на нашу зону ответственности. Если они хотят прикрывать себя – те страны, которые входят в НАТО, или те страны, которые хотят оказаться под противоракетным зонтиком НАТО – нет проблем. Но только если Россия не хочет, чтобы ее тоже кто-то прикрывал, обеспечивал ее безопасность, то и не надо нас прикрывать. Это то требование, которое мы самым четким образом сформулировали перед нашими партнерами. Иначе получается, можно сравнить ситуации, когда против собственной воли – приходишь домой, а у тебя чужой телохранитель в спальне дежурит, тебе прислали его для безопасности. Кому это понравится? Поэтому мы предлагаем самые разные варианты. Российская делегация ведет себя максимально гибко и умно, опираясь на профессиональные знания в этой области. Но если на самом деле мы поймем, что ни один из вариантов не принимается, а смысл противоракетной обороны таков, что Иран – это только предлог, а на самом деле главной целью является российский ракетный ядерный потенциал, то тогда будет третий вариант – военно-технический ответ Российской Федерации, который никому не понравится, кроме нас.

Мы понимаем, что в США идет ожесточенная политическая борьба; что в каком-то смысле проект сотрудничества по противоракетной обороне с Россией является предметом внутренней борьбы между разными будущими кандидатами на президентских выборах; что в каком-то смысле администрация США ограничена такого рода условиями борьбы внутри своей собственной страны – ограничена в плане возможностей договориться с РФ. Мы все прекрасно понимаем. Но еще раз хочу сказать: при всем нашем глубоком уважении к США, у нас есть своя история, у нас есть своя политическая система, свой парламент, свое правительство, свое общественное мнение и так далее. Поэтому, если нас кто-то приглашает поучаствовать в чем-то, то мы хотим понять, в чем мы должны участвовать и куда нас приглашают. А если потом выясняется, что на самом деле никакого приглашения нет, а есть просто попытка разыграть российскую карту во внутриполитической борьбе США, то нам это не понравится. Мы – не какая-нибудь маленькая страна, мы – великая держава, Россия, поэтому с нами нужно разговаривать уважительно, если вы хотите, чтобы мы говорили с вами тоже уважительно. Такова суть наших консультаций.

Я, конечно, против всякой гонки вооружения. Мы ее не потянем, Америка ее не потянет, натовские страны ее не потянут. Сейчас все сокращают свои военные расходы, и никому новая головная боль не нужна. Поэтому надо просто отличать тот шум и те кипящие нервы на переговорах от реального холодного рассудка, которым должны приниматься такого рода решения. Во-вторых, моя задача – собрать максимум полезной информации с тем, чтобы дать объективную картину происходящего на переговорах с США и с НАТО российскому политическому руководству. Оно и будет принимать окончательное решение на данный счет. В целом, я не хотел бы драматизировать ситуацию и говорить о том, что у нас нет вообще никаких возможностей для сотрудничества. Надо просто относиться к этому очень прагматично, понимать сильные стороны партнера, понимать его душевные слабости, его «горящую спину» у себя дома, и так далее. Поэтому надо извлечь максимум пользы из того, о чем можно было бы договориться – а такие идеи сейчас обсуждаются нашими военными. А там, где создается потенциал, который может быть развернут против Российской Федерации, надо создать, я так считаю, без особого шума и пыли, военно-технический ответ – аккуратный, умный, который практически нивелирует возможные негативные последствия развертывания американской ПРО в Европе. Поэтому я думаю, что, скорее всего, Россия пойдет именно по этому пути. Мы заинтересованы в сотрудничестве; я еще раз говорю – мы видим наших партнеров в их сильных и слабых сторонах, мы их уважаем, с их достоинством и с их паранойей.

Вообще, это не наше дело – вмешиваться во внутреннюю жизнь США. Пусть они сами решают, что они хотят от Российской Федерации – иметь в лице России друга, союзника, партнера, или топтаться по-прежнему на грязных тряпках холодной войны. Пусть сами решают. В конце концов, с точки зрения национальной безопасности США, иметь такого огромного, мощного, влиятельного союзника – реальная большая польза для национальной безопасности США, для американского народа. Но это большая польза и для России – иметь такого друга в лице Америки. И те, кто этого не понимает, не имеют права называть себя патриотами. Любые русофобы, любые противники сотрудничества с Россией, будь то в Сенате, в Палате представителей, в политической элите США, в военной элите США – не имеют права называть себя патриотами. Потому что американский патриотизм полностью соответствует добрым, конструктивным глубоким отношениям с Российской Федерацией. Мы обязаны поженить наши интересы, и от этого весь мир станет безопаснее.