A Dish Best Served Cold

<--

Политики, которые сочли уместным немедленно ответить на американский «акт Магнитского» запретом на американское усыновление российских сирот — люди либо крайне смелые, либо крайне недальновидные. Безотносительно к уместности антиусыновительной новеллы (хотя уместность ее вообще крайне сомнительна), депутаты начисто проигнорировали тот факт, что есть темы и сюжеты, которые без крайней необходимости лучше не затрагивать, а если уж такая необходимость есть (в данном случае — совершенно не очевидная), то уж затрагивать, понимая, как это будет встречено. А потому загодя готовя общественное мнение, выстраивая систему доходчивой и убедительной аргументации etc. Чего не было сделано вовсе.

Между тем «Кровь — сок совсем особенного свойства», и к проблемам медицины, а также социального обеспечения это тоже относится. Люди весьма спокойно относятся к экономическим и политическим решениям, имеющим в действительности роковые последствия, потому что эти последствия неявные, но проявляются через цепочку причинно-следственных связей, в которых разбираться недосуг — а в первом приближении все в порядке, ничего страшного нет. Тогда как в проблемах с ключевыми словами «болезнь», «смерть», «инвалидность» эти возможные роковые последствия не упрятаны внутрь — они изначально торчат наружу и сразу включают соответствующие эмоциональные механизмы. А когда добавляется ключевое слово «дети», эмоции и вовсе зашкаливают.

Отзывчивость — хорошее чувство, но еще лучше, когда оно сочетается с рассудительностью: готовностью рассмотреть проблему во всей ее полноте, выслушать доводы разных сторон, обратиться к подробной статистике etc. Но при рассмотрении проблемы с вышеназванными ключевыми словами рассудительность отключается. Причем и в случаях, гораздо менее острых и гораздо более дискуссионных, нежели проблема усыновления безнадежных детей-калек. Что же говорить о самом остром случае? Даже если бы 80% американских усыновителей были свирепыми салтычихами и лишь 20% нормальными людьми — и тогда логика отчаянной надежды заставляла бы говорить: «А вдруг он попадет к нормальным, и все будет хорошо — здесь же надежды вовсе нет». Тем более эта логика будет действовать (и действует) сейчас, когда число салтычих (или просто безответственных идиотов) среди иностранных усыновителей все же существенно меньше. Практический закон мыслит статистическими категориями и имеет в виду не только конкретные судьбы, но и общую картину (например, коррупциогенный характер зарубежного усыновления, сказывающийся на судьбах сирот, даже отнюдь не избранных для отправки за границу) — для эмоциональной реакции ничего этого нет, он видит лишь судьбу конкретного маленького калеки. Спорить и убеждать здесь бессмысленно. Можно и нужно действовать обходными путями, улучшая положение дел в собственной стране, добиваясь более прозрачного контроля за международным усыновлением, но вовсе обрубать надежду и по-человечески жестоко (не лишают же надежды безнадежно больных и их близких), и политически не сказать, чтобы продуктивно.

И этого было бы довольно, чтобы усомниться в уместности столь жесткой антиусыновительной нормы, даже если бы она принималась вне явного политического контекста. Но это не так. Норма есть часть закона, принятого в ответ на «акт Магнитского», и всякий критик может не без основания заметить, что столь откровенная мотивация делает непонятным, что же было целью закона — детей защитить или сенатора Кардина уязвить. Потому что для защиты детей и до этого была масса времени, причем тогда это по крайней мере не выглядело бы как наш ответ Чемберлену.

Что же до собственно ответа Чемберлену, то спешность и непродуманность ответа огорчительна даже и вне детского контекста. «Акт Магнитского» готовился долго, реальный его смысл очень серьезен, он дает возможность внесудебного отъема активов в США и не только в США у любого российского подданного, который по каким-либо причинам (может быть, он черный злодей, может быть просто рожа кривая — американский законодатель здесь широк и даже чрезмерно широк) не понравился американской администрации. Причем этот акт на долгую жизнь — вспомним, сколько просуществовала поправка Джексона-Вэника после распада СССР. Практически это значит, что уже не при президенте Путине, но хоть бы и при президенте Навальном в случае каких-либо разногласий между Кремлем и Белым домом будет вынуто это универсальное оружие. А разногласия будут всегда — их не будет разве в том случае, когда президент России будет пуделем при после США в Москве, беспрекословно слушающимся хозяина.

Такая серьезная угроза — такого и в 1950-х годах не было — предполагает и серьезность ответа, и скорее всего, серьезность издержек. Прекращение афганского транзита через территорию РФ и перевод кудринского сокровища из казначейских бумаг США в какое-нибудь иное место — дай Бог, чтобы издержки сводились только к этому. Они могут быть и куда больше. Если есть политическая воля, надо к этому готовиться. Нет воли — надо расслабиться и получать удовольствие. Но и в том, и в другом случае детей-сирот вряд ли стоит делать пешками в этой игре. При наличии политической воли там будут совсем другие пешки, более совершеннолетние. При отсутствии — снявши голову, по сиротам не плачут.

Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. Фастфуд, на скорую руку сляпанный в Государственной Думе, — это не месть и не ответ, а Бог весть что такое.