Smoke On The Water

<--

В прошлом году я летела в Берлин с ребятами, которые принимали участие в марафоне. Честно говоря, я раньше воспринимала это как еще одно унылое спортивное событие. Но оказалось, что это не просто спорт, это действительно праздник. Они были такие оживленные, такие счастливые. И они, конечно, собирались еще немного поездить по Германии после забега — то есть для них это не только один день, а целое приключение.

Такой же заряд эйфории я заметила и в хостеле напротив моей квартиры. Там этих марафонцев была целая толпа — и это походило на День святого Патрика, только без алкоголя.

То есть вот ты едешь по городу и думаешь: ну, бегут какие-то люди. Еще и злишься, что ради них дороги перекрывают. В этом году в метро была давка — весь Берлин перекрыли, и толпа хлынула в подземку.

Но когда ты немного понимаешь, на каком они все позитиве, как они собираются из разных стран и что они к этому целый год готовятся, то становишься более толерантной. Это же не футбол, где много агрессии, где соревнование.

И вот я представляю всех этих симпатичных людей, чьи семьи пришли их поддержать и чьи друзья прилетели с ними из других городов.

А потом мой приятель, журналист из Бостона Дима Финги, пишет в Facebook: «Я был на параллельной улице Newbury, когда рвануло. Взрывов я не слышал, видел дым и плачущих людей, идущих со стороны Boylston — финиша марафона. Полиция очень быстро среагировала. Людей начали направлять в потоки, мимо понеслись машины «скорой» и спецотрядов. Ощущения не из приятных, когда понимаешь, что ты где-то в эпицентре. И что через минуту может рвануть где-то тут».

И вот ты хорошо понимаешь, как все было сначала хорошо. А потом — дым, страх, шок, полиция, «скорая».

Два брата, которые приехали поддержать друга-марафонца, потеряли каждый по ноге. Умер восьмилетний мальчик. Девочка девяти лет, мальчики семи лет, двенадцати и еще один ребенок всего двух лет были доставлены в больницу с травмами.

У большинства жертв пострадали ноги, сообщает британская газета The Guardian.

Об этом даже писать больно. Каждая буква дается с трудом — слова перестают быть просто словами, а наполняются жутким тяжелым смыслом.

И даже не очень важно, кто это сделал и почему. Будь то исламисты или антиналоговые активисты (по рабочим версиям на сегодняшний день) — это важно только для следователей. А для нас, обывателей, это просто люди, которые могут убивать невинных граждан, детей лишь потому, что не отличают добра от зла. Они больны. Они не бойцы, не солдаты, не активисты — они просто такие же социопаты, как серийные маньяки.

Но, если честно, еще более страшно, когда люди, столкнувшись с подобной трагедией, проявляют нечто вроде злорадства.

Когда в США 11 сентября произошли чудовищные теракты, один российский телеведущий сказал прямо по телевизору, что Северная Америка это заслужила. Мол, удары по Югославии, и вообще обнаглели. И страшно, что его поддерживали, что многие считали такую кару заработанной.

После землетрясения в Китае Шэрон Стоун сообщила на всю страну, что это «карма», что китайцы обижают ее друга далай-ламу и вообще ведут себя неприветливо, так что это им по заслугам.

Эти заявления почти так же ужасны, как террор, потому что они находят ему оправдание.

Знаете, я не сентиментальна, не религиозна, не праведна, но есть такие ситуации, которые ясно показывают, по какую сторону от границы добра или зла ты находишься.

Если ты можешь над телом мертвого ребенка рассуждать о карме, о воздаянии, о международной политике — значит, в тебе просто нет каких-то человеческих характеристик, и ты тоже опасен, и жесток, и не здоров.

Это особенная форма цинизма, даже еще более безумная, чем благие намерения террористов — она запускает в общество мысль о том, что даже преступления имеют уважительную причину.

Только жертва никогда не виновата. Это надо принять как аксиому и забыть о возможности рассуждений на эту тему.

Невинный гражданин, который случайно пострадал за чьи-то интересы, он не винтик в системе, не расходный материал. Это человек, который кого-то любил, которому нравилось смотреть шоу «Американская семейка», который планировал с детьми поездку в горы и который любил пончики с заварным кремом.

Он такой же, как мы, и если мы отрицаем сверхценность его, возможно, даже непримечательной жизни, то вот мы уже делим людей на тех, кого можно убивать и кого нельзя.

А мы сами, по какую сторону? Вопрос по Достоевскому: нас можно пустить в расход или наша жизнь уникальна и бесценна?

Собственно, в этом и есть разница между преступниками и нормальными людьми — для последних нет и не может быть никаких оправданий для убийства. Никакого объяснения, никакого исторического контекста.

Невозможно чью-то трагичную смерть оценивать как политический конфуз. За каждой из них стоит личная человеческая история, боль и ужас людей, которые потеряли близкого.

У трагедии нет гражданства, национальности, религии. Все, кто с этим не согласен, должны бояться самих себя.